Введение.С середины 90-х гг. в российской историографии в области социальных реконструкций использовались идеи и принципы теории элит, разработанных в трудах итальянских социологов Г. Моски и В. Парето, по которым любое общество делиться на управляющих (элита) и управляемые массы.Первый, всегда менее многочисленный (ат төбеліндей), выполняет все политические функции, монополизирует власть и наслаждается теми преимуществами, которые дает власть, в то время как второй, более многочисленный класс управляется и контролируется первым в форме, которая в настоящее время более или менее законна, более или менее произвольна и насильственна и обеспечивает первому классу, по крайней мере внешне, материальные средства существования и все необходимое для жизнедеятельности политического организма(Моска, 1994: 87).

Как видно из работы Г. Моска, политическая власть является базисом социальных отношений, из которых наиболее значимыми являются отношения господства и подчинения.  Основываясь на этих утверждениях Г. Моска современная российсая элитология представляет ряд моделей, подходов и методов, которые используются в процессе изучения феномена элитизма. К наиболее распространенным моделям выделяются следующие:

1. Этологическая или поведенческая модель, основанная на изучении кратического поведения индивида или групп индивидов в обществе. В рамках данной модели анализируются биологические, психологические, а также социальные факторы, способствующие реализации властных отношений.

2. Социокультурная модель базируется на анализе особенностей цивилизационного развития общества, при этом специфика различных секторов управления (социального, экономического, политического) непосредственно связана с доминирующим типом ментальных форм и сословно-профессиональных групп.

3. Структурно-функциональная модель определяет признаки и особенности элиты, опираясь на структурно-функциональный анализ общества, в результате которого выделяются наиболее статусные, структурообразующие группы.

4. Особое место занимает социально-конфронтационная модель, в которой развитие общества в целом или отдельной локальной цивилизации строится на основе представления о ведущей роли социальной конфронтации (классовой борьбы, столкновения элит) в истории. В таких концепциях в качестве ведущих выступают категории групповых потребностей и корпоративных интересов. Политическая жизнь в этом случае редуцируется к социальным и экономическим структурам, генерирующим систему соответствующих интересов (Ашин и др.,1999: 197; Дольник, 1994: 25).

Представленные модели являются основной платформой для проведения социополитического анализа. В большинстве случаев они вступают во взаимодействие между собой, определяя способы и методы эмпирического вычисления элит и их признаков, формируя теоретические конструкты для описания и обобщения материала, а также нацеливая на определенные источники информации.

Материалы и методы. В процессе практического применения данных методологических установок в российской историографии были выделены несколько подходов для определения сущности самого понятия «элита». Г.К. Ашина, выявляет два подхода к данной проблеме: ценностный и структурно-функциональный. Сторонники первого подхода объясняют существование элиты неким «превосходством» (прежде всего интеллектуальным, моральным и т. д.) одних людей над другими, второго — исключительной важностью функций управления, которые детерминируют исключительность роли людей, выпол- няющих эти функции (причем выполнение данных функций с необходимостью осуществляется меньшинством). При этом ценностный, «морализаторский» подход вырождается в мистицизм и самую примитивную апологетику, а функциональный — в тавтологию (Ашин, 1985: 67). 

Большинство политологов, ведущих эмпирические исследования элит, обращаются к альтиметрическому подходу, предлагающему определение элиты «в широком смысле, включающему не только лидеров, принадлежащих высшему эшелону власти, но и тех политиков, которые пользуются влиянием в пределах города, округа, штата, а также активистов партий, деятелей местного масштаба» (Ашин, 2001: 258). Следует отметить, что при альтиметрический или функциональном подходевыделяют ряд существенных недостатков, основным из которых является отсутствие четких критериев оценки социального статуса индивида, а также текучесть и аморфность самого понятия «элита». С другой стороны, рассматривается возможность использование узкого подхода в процессе исследования элит, предполагающего включение в данную группу фиксированного количества лиц, принадлежащих к высшему эшелону власти, что, по мнению исследователей, поможет избежать подобных методологических трудностей (Ашин, 1999: 123; Крушанов, 2001: 58). 

В настоящее время в политологической науке также происходит становление когнитивной парадигмы, что во многом обусловлено критикой теории рационального выбора. Данный методологический подход направлен не столько на выделение элиты, сколько на изучение поведения агентов политических отношений. В рамках этой парадигмы была предложена новая модель поведения человека, суть которой в том, что «человек делает выбор не на основе просчитанной оптимальности решения, а на основе «удовлетворенности» тем или иным решением. Существенным здесь является переключение внимания с результатов выбора на процедуру выбора» (Голыгин, 2007: 93). 

В современной общественной науке представлен также синергетический подход, который позволяет рассматривать теорию элит не просто как политическую дисциплину, изучающую определенную страту в социальной системе, но, «основываясь на учении о системности бытия, опираясь на принципиально новый понятийный аппарат, …дает возможность определить элиту как ключевой элемент, структурирующий социальное пространство».  Элита, с данной методологической позиции, рассматривается как «совокупность носителей наиболее значимых ценностей определенного человеческого сообщества, которые признаются членами этого сообщества личностями, обладающими наивысшей компетенцией в какой-либо одной или нескольких видах деятельности этого сообщества – культурной, религиозной, политической, социально-экономической» (Васильева, 2005: 75).

Обсуждение.В современной российской истогриографии отмечают некоторые методологические трудности в изучении кочевой элиты, связанные в первую очередь со спецификой самого понятия «элита». Изначально элита рассматривалась как необходимое следствие организации общества. Предполагалось, что «во всех обществах (начиная со слаборазвитых или с трудом достигших основ цивилизации вплоть до наиболее развитых и могущественных) существуют два класса людей – класс правящих и класс управляемых» (Моска, 1994: 187). Исходя из этого принципа наличие элиты в обществе кочевников детерминировано наличием самой социальной организации. 

Однако в настоящее время элита определяется как чисто функциональная группа, выполняющая необходимые для любого общества обязанности, она закрепляет за собой определенный статус, вырабатывает нормы поведения для лиц, входящих в нее, формирует свою субкультуру, отличающуюся от культуры масс, а также ограничивает себя от других, не привилегированных групп (Ашин, 1985: 84; Крушанов, 2001: 684). Наличие таких специфичных характеристик, как корпоративность и замкнутость, во многом усложняет или даже не представляет возможным выделение кочевой элиты. Это обусловлено тем, что общественные отношения номадов не достигли необходимого уровня развития, при котором проявляются черты элитизма в его современном понимании.

Тем не менее данная проблема решается в рамках указанного выше синергетического подхода, в соответствии с которым элитный статус присваивается индивидам, имеющим наибольшие когнитивные способности в той или иной сфере деятельности, вне зависимости от их социально-профессионального статуса. Таким образом, эти теоретические разработки представляются наиболее применимыми к политическому анализу кочевого общества, разрешая тем самым возникшую проблему целесообразности подобного изучения. 

В рамках кочевой империи представляется возможным выделение этноса-элиты, а также «двойной» элиты, сформировавшейся в результате реализации системы социально-этнического подчинения (Савинов, 2005: 32). В состав «двойной» элиты входят правители и знать подчиненных племен, наличие которых необходимо для осуществления управленческих функций на данной территории. 

Этнос, имеющий элитный статус, также возможно разделить на конкретные элитные группы, такие как политическая, военная, религиозная, экономическая элита. Политическую элиту кочевого общества составляют аристократический род или несколько родов, ведущих свое происхождение от легендарного первопредка, что закрепляет за ними определенный социальный статус. Лидером политической элиты является правитель кочевого объединения, нередко заключающий в себе сакральные свойства. При этом его политический и мировоззренческий статус определялся наличием харизмы (Скрынникова, 1997: 109-112). Также в состав политической элиты могли входить представители других этносов и культур, выполняющие роль советников при верховной ставке. Вообще круг лиц, входящих в политическую элиту, достаточно широк. В некоторых случаях представляется возможным выделение только политической элиты, так как другие типы элит (военная, религиозная, экономическая) входят в ее состав. 

Для последовательного анализа элитных групп в кочевых социумах привлекать широкий круг источников, реконструировать систему кратических отношений, роли, функций элиты, механизмов ее воспроизводства и функционирования. Традиционно считается, что «характер общественной организации кочевников отражается в масштабах и особенностях погребально-поминальной обрядности» (Генинг, 1977).

Выявленные исследователями различные показатели отражают статус погребенного, но лишь в определенной, иногда весьма ограниченной форме. В большинстве своем они характеризуют сам погребальный памятник как археологический объект, являющийся элитным в сравнении с другими сооружениями. Это обстоятельство накладывает априорную ограниченность на археологические источники. Для разрешения сложившийся ситуации необходимо использовать комплексный подход, основанный на изучении как археологических, так и письменных источников. При этом особое внимание следует уделять анализу системы организации исследуемого общества, так как деление на элиту-массу не является имманентно социальной системе.

Возникновение элиты характеризуется особым этапом развития социальных отношений, таких как формирование корпоративных связей, культуры, стиля жизни и др., многие из которых недоступны для слаборазвитых обществ. Имеющиеся сегодня разработки в области исторического и социального развития кочевых обществ позволяет провести изучение признаков элиты номадов, основанное на выделении наиболее характерных ее особенностей. В результате можно рассмотреть обозначенную проблематику в следующих аспектах. 

1. Мировоззренческий аспект. На уровне мировоззрения формируется представление о богоизбранности верховных правителей, а также о святости существующих социальных отношений. Царь (фараон, вождь и т.п.) рассматривался как гарант социального и мифологического порядка и гармонии как в земледельческих, так и в кочевых социумах (Скрынникова, 1989: 67). Как показали исследования, начиная со скифо-сакского времени прослеживается традиция сакрализации правителя кочевого общества Центральной Азии (Васютин, 2004; Дашковский, 2005; Кляшторный, 2003; Скрынникова, 1997). Формирование генеалогических связей между правителем и божеством является важным элементом в механизме реализации власти, так как священность личности или отдельного рода определяет их неприкосновенность и уникальность. 

В скифо-сакское время процесс сакрализации правителей проявлялся прежде всего в космологических воззрениях на правителя и в монументальности погребально-поминальных комплексов (Дашковский, 2005).

Для примера обратимся вначале к известному мифу эллин о происхождении скифов, в котором говориться, что Геракл чтобы вернуть своих коней должен был совокупиться с полу женщиной с полу змеёй.Когда она сообщила Гераклу о том, что у нее трое сыновей от него спросила совета, что ей с ними делать, когда они подрастут? Оставить ли их в стране или отослать к нему?». На что Геракл ответил: «Когда увидишь, что сыновья возмужали, то лучше всего тебе поступить так: посмотри, кто из них сможет вот так натянуть мой лук и опоясаться этим поясом, как я тебе указываю, того оставь жить здесь. Того же, кто не выполнит моих указаний, отошли на чужбину. Если ты так поступишь, то и сама останешься довольна, и выполнишь мое желание». С этими словами Геракл натянул один из своих луков (до тех пор ведь Геракл носил два лука). Затем, показав, как опоясываться, он передал лук и пояс (на конце застежки пояса висела золотая чаша) и уехал. Когда дети выросли, мать дала им имена. Одного назвала Агафирсом, другого – Гелоном, а младшего Скифом. Двое сыновей – Агафирс и Гелон не могли справиться с задачей, и мать изгнала их из страны. Младшему же, Скифу, удалось выполнить задачу, и он остался в стране. От этого Скифа, сына Геракла, произошли все скифские цари. И в память о той золотой чаше еще и до сего дня скифы носят чаши на поясе»(Геродот: 8-11).

Известно, что Геракл является сыном Зевса. Теперь об образе царицы скифов. Фигура Космического Змея вообще едва ли не самая загадочная в мировой мифологии. Ученым совершенно не ясны ее происхождение и промежуточные этапы эволюции. Между тем гениальное решение этой мифологической проблемы предложила Л.М. Алексеева в книге «Полярные сияния в мифологии славян. Тема змея и змееборца». Наблюдение полярных сияний с земли может породить самые разные образные ассоциации. Одна или несколько светящихся дуг полярного сияния создают впечатление огромной (часто протянувшейся от горизонта до горизонта) светящейся «огненной змеи». Эти дуги зачастую превращаются в складчатые полосы-ленты, волнообразные извивы которых очень похоже воспроизводят движения змеи. Родина Змея, таким образом, – небо северных широт. Его культ зародился у северных народов, к числу которых относились предки скифов. Особым почитанием у них Космического Змея как раз и объясняется столь необычный образ прародительницы скифов. Архаический вид божества свидетельствует об укорененности в скифской среде древнейших северных традиций, берущих свое начало еще в неолитические времена (Абрашкин).

Один из законов мифологии гласит, что чем древнее божество, тем больше в нем замешано отрицательных черт. Конечно, поколения богов менялись, на смену старым приходили более юные и привлекательные. 

Второе предание восходит уже к самим скифам и возводит их род к мифическому первопредку, царю Таргитаю и дочери реки Борисфена (Днепра). «По рассказам скифов, народ их– моложе всех. А про­изо­шел он таким образом. Первым жителем этой еще необитаемой тогда страны был человек по имени Таргитай. Родителями этого Таргитая, как говорят скифы, были Зевс и дочь реки Борисфена. Такого рода был Таргитай, а у него было трое сыновей: Липоксаис, Арпоксаис и самый младший – Колаксаис. В их царствование на Скифскую землю с неба упали золотые предметы: плуг, ярмо, секира и чаша. Первым увидел эти вещи старший брат. Едва он подошел, чтобы поднять их, как золото запылало. Тогда он отступил, и приблизился второй брат, и опять золото было объято пламенем. Так жар пылающего золота отогнал обоих братьев, но, когда подошел третий, младший, брат, пламя погасло, и он отнес золото к себе в дом. Поэтому старшие братья согласились отдать царство младшему» (Геродот, История IV: 5.).

Как известно, все эти предметы в обоих легендах почитались скифами. Служили символами социальной дифиринсации. Особенно оружие и чаша часто служили предметом культа. Например, оружие являлось символом воинов, из числа которых происходили цари. Чаша – предмет культа был символ жречества. Плуг и ярьмо, вероятно, символами рядовых общинников – земледельев и скотоводов.

С гунно-сарматского периода источники фиксируют особую сакральную титулатуру правителей. Так хуннуский шаньюй в официальных документах именовался «Небом и Землей рожденный, Солнцем и Луной поставленный Великий шаньюй хунну» (Бичурин, 1950), посредством чего постулировалась идея его божественного происхождения.

Демонстрация божественного происхождения правителей номадов прослеживается и в эпоху средневековья. В орхонских текстах неоднократно подчеркивалась сакральность власти кагана – «небоподобный», «небом рожденный», «небом поставленный» (Малов, 1951: 33, 37, 39), а также ее неотделимость от небесного божества Тенгри (Войтов, 1996: 71-72; Кляшторный, 2003). Сакрализация тюркских каганов, как и всего рода Ашина, имела уровень государственного культа (Дашковский, 2009; Жумаганбетов, 2003), масштабность которого нашла отражение в мемориальных комплексах тюркской элиты (Войтов, 1996).

В монгольской империи сакрализация правителя приобретает более разработанную систему взаимоотношений хана и Неба. Основой иррационального статуса хакана является идея его божественного происхождения, общая для всех кочевых народов Центральной Азии. Возникает представление о «харизме» правителя, посредством которой осуществляется вся его деятельность, а также разрабатывается система взаимоотношений между Небом, как источником созидательной силы, и ханом, как проводником этой силы в общество и мир в целом (Скрынникова, 1989: 69; 1997; Крадин, Скрынникова, 2006). Однако наиболее ярко идея божественного происхождения власти средневековых монголов отразилась в процессе сакрализации Чингисхана и всего рода Чингизидов, проявлявшейся посредством установления каменных стел, храмов, принесением жертв, а также почитанием личных вещей Тэмучина (Викторова, 1997: 24). 

Как видно из приведенного материала, сакрализация правителей кочевых обществ берет начало в раннескифское время и логически развивается до эпохи монгольских завоеваний, оставаясь неотъемлемым элементом политической культуры скотоводов центральноазиатских степей. Идея божественного происхождения правящей династии в структуре мировоззрения номадов создает определенные предпосылки для формирования элиты – это, в первую очередь, формирование группы лиц, связанных родственными отношениями в виде священного рода или клана, а также замкнутость данной группы в отношении «профанного» большинства. Наглядным подтверждением этому служит четкое разделение тюркского общества на «кара-бодун» (народ) и властную элиту, сохранившееся в текстах орхонских памятников (Васютин, 2004: с. 99).

2. Функциональный аспект.  Одним из весьма важных вопросов элитологии является оценка роли элиты в развитии как отдельного общества, так и всего исторического процесса в целом. Определяя элиту как «ключевой элемент, структурирующий социальное пространство» (Васильева, 2005: 75), исследователи признают исключительную необходимость ее функционирования для стабильного развития общества.

Системообразующие функции элиты возможно рассматривать на нескольких уровнях социального пространства – на макроуровне она определяет динамику изменений общественной системы, образуя «социальные циклы»; на микроуровне элита насаждает культуру, культивирует необходимые ценности и нормы в обществе, создает ситуацию конкурсного отбора наиболее приспособленных элементов для включения их в свою группу (рекрутирование элиты) и т.д. (Ашин, 1985:43; Васильева, 2005: 77).

В кочевом обществе элита также несет в себе организующие функции, действие которых возможно рассмотреть на двух представленных выше уровнях. На уровне империи элита в первую очередь создает необходимые условия для охранения своей власти, а также всей империи в целом. Правитель кочевого общества, являясь лидером политической элиты, в то же время не сосредоточивал в своих руках всю полноту власти. Как отмечает Н.Н. Крадин (2002: 73), правители кочевых империй являлись верховными военачальниками и обладали монополией на представление степной мультиполитии во внешнеполитических связях с другими странами и народами, в то время как во внутренних делах большинство политических решений принималось племенными вождями. Власть политического лидера в кочевом мире держится до тех пор, пока различные внутренние партии и социальные группы видят в ней определенную выгоду. В связи с этим Л.Н. Гумилёв (Гумилёв, 1967: 27-28) подчеркивал, что «покорность в степи понятие взаимообязывающее. Иметь в подданстве 50 тыс. кибиток можно лишь тогда, когда делаешь то, что хотят их обитатели; в противном случае лишишься иподданных, и головы». 

Важное место в кочевых обществах занимала родовая аристократия, которая далеко не всегда поддерживала кагана (хана и т.п.). Ее противовесом в данном случае могла выступать преданная правителю группа, состоящая из административного аппарата ставки и дружины, так как проявлять единовластие шаньюй, каган или хан могли лишь тогда, когда обладали достаточной военной силой (Давыдова, 1975: 142). Именно данная группа лиц составляет элиту кочевого общества. 

На индивидуальном уровне влияние элиты номадов стимулировало развитие искусства и ремесленной деятельности, способствовало распространению своеобразной кочевой моды (Дашковской, 2005: 241). Будучи единственным посредником между земледельческими цивилизациями и степью, правитель номадного общества имел возможность контролировать перераспределение получаемой из оседло-городских обществ добычи, создавая тем самым представление о «престижности» вещи, обладание которой демонстрирует высокий социальный уровень хозяина. Статус «престижности» предмета распространялся не только в среде, близкой к ставке правителя, но охватывал всю территорию кочевой мультиполитии. В связи с этим А.В. Харинский (Харинский, 2004: 113-114) отмечал, что «обладание предметами, имеющими отношение к господствующему в регионе этносу, отражало важное социальное и политическое значение для жителей дальней периферии Центрально-Азиатского региона. Оно подчеркивало их культурно-политическую ориентацию и имело важное символическое значение». 

Отправление общегосударственных культов, имеющих первостепенную важность для стабильного развития общества, также входило в сферу деятельности правителя кочевой политии. Священнодействия, имеющие общеимперское значение, были у хунну, тюрков и монголов, являясь мощной централизующей силой как на социальном, так и на мировоззренческом уровне (Васютин, 2004: 99; Васютин, Дашковский, 2009: 287-312; Дашковский, 2008; Мейкшан, 2008: 61; Скрынникова, 1989: 74). 

В кочевом обществе военная доблесть и мужество являлись основным критерием формирования статуса и положения кочевника (Крадин, 1993; Худяков, 1997) и в целом элиты. Еще Г. Моска (Моска, 1994: 189) указывал на то обстоятельство, что в примитивных обществах, находящихся на ранней стадии развития, военная доблесть – это качество, которое быстро обеспечивает доступ в правящий или политический класс. Однако в обществах, находящихся на ранних стадиях развития, ее можно считать нормальным явлением. И индивиды, проявляющие большие способности в военной области, легко добиваются превосходства над другими, при этом наиболее смелые становятся вождями.

Милитаризованный характер организации кочевых обществ требовал от своих членов в первую очередь военных успехов. Война являлась механизмом естественного отбора наиболее сильных, централизованных, дисциплинированных коллективов и выдающихся личностей, укреплявших свое положение и статус в ходе удачных военных действий. На основе данного принципа формируется дружина правителя, объединяющим принципом в которой было не знатное происхождение, а верность «вождю».

В результате военный предводитель с помощью преданной ему дружины мог соперничать за влияние с традиционной знатью и в конечном счете узурпировать власть. При этом вокруг него складывалась новая, служилая знать, становившаяся опорой в борьбе как с внешними, так и с внутренними противниками (Крадин, 1993: 199). В данном случае можно говорить о противостоянии новой элиты и традиционной аристократической, отличающейся принципом формирования.

В контексте рассматриваемой проблемы важно обратить внимание не только на политическую и военную элиты, но также и на религиозную. В состав религиозной элиты в Тюркских и Кыргызском каганатах входил каган как сакрализованная персона, его клан и окружение, миссионеры, а также традиционные служители культа – шаманы, которые участвовали в наиболее значимых религиозных мероприятиях. Такой состав религиозной элиты стал формироваться в кочевых империях еще в гунно-сарматское время (Дашковский, 2008; Дашковский, Мейкшан, 2011). При этом следует отметить, что в повседневной жизни основной массы номадов существенную роль по-прежнему играли главы семей и кланов, которые являлись носителями сакральных знаний, связанных с обрядами жизненного цикла, особенно погребально-поминального. Однако их деятельность по своей форме и содержанию не выходила за рамки небольшого родственного коллектива (Васютин, Дашковский, 2009: 312).

Необходимо также подчеркнуть, что в эпоху средневековья на территории Центральной Азии распространенным явлением было формирование полиэтничных военно-политических образований номадов (Кляшторный, Султанов, 2004; Кляшторный, Савинов, 2005; Савинов, 2005). В таких политиях, как правило, выделялась доминирующая этническая группа из числа завоевателей, которая представляет собой высшую элиту. С другой стороны, внутри кочевого политического объединения формируется и поддерживается местная элита, представители которой могут занимать прочные позиции в социальной иерархии (Тишкин, 2005: 53).

Кроме того, исследователи отмечали, что сложение государств в эпоху раннего средневековья сопровождалось обычно сменой политической гегемонии отдельных племен при сохранении состава основного населения (Грач, 1966: 92). Борьба кыргызов с уйгурами является наглядным примером смены в регионе одного этноса-элиты на другой. Взаимоотношения между этносом-элитой и другими племенами, входящими в Кыргызский каганат, были различны: подарки, «подати», военная поддержка и др. (Савинов, 2005: 36-37). Это обстоятельство позволяет говорить об определенной межэтнической иерархии в государстве кыргызов (Дашковский, 2011; Дашковский, Мейкшан, 2012).

Таким образом, признаками кочевой элиты в первую очередь является реализация функций, имеющих общеимперское значение, каналы использования которых недоступны для большинства номадов. К ним следует отнести выполнение редистрибутивных и реципрокационных связей, дипломатические, регулирующие, религиозные функции, организацию охраны подвластных территорий, руководство набегами на соседние владения с целью получения добычи.

3. Культурный аспект. Данный аспект включает в себя всё многообразие проявлений «элитной культуры», отраженной в погребально-поминальной обрядности, материальной культуре, этикете, моде и др. Наиболее выразительными объектами в этом случае являются «царские» погребальные и поминальные памятники Южной Сибири и Центральной Азии.

Кроме погребально-поминальных комплексов, маркирующими признаками элиты выступают престижные вещи, в первую очередь предметы импорта. Концентрируя в своих руках большую часть военной добычи, представители элиты отбирали наиболее ценные предметы, что выразительно демонстрируют курганы хуннуских шаньюев (Крадин, 1993: 199; Миняев, 2009; Руденко, 1962). Именно элита формирует представление о «престиже» той или иной вещи, что в свою очередь способствовало распространению своеобразной кочевой моды (Дашковской, 2005: 241). По мнению С.А. Васютина (Васютин, 2004: 97), созданию ореола престижности и успеха вокруг тюркских каганов во многом способствовала демонстрация богатства, особенно во время официальных мероприятий и ритуалов. Владение богатством являлось важным фактором в формировании престижа правителя, так как наличие «бюджета» кочевого государства необходимо для реализации отношений престижной экономики и, следовательно, сохранения империи (Крадин, 1993: 196-197). 

Однако не только импортные вещи могли выступать в качестве признаков элитности погребения и принадлежности к группе «избранных» самого умершего. Важнейшим показателем социального статуса кочевника выступали характеристики костюмного комплекса, особенно пояс и головной убор (Добжанский, 1990; Яценко, 2006). Функциональное назначение поясов был достаточно широкое: от утилитарной функции опоясывания и затягивания верхней одежды до символического «опоясывания» сакрального пространства. Как отмечают исследователи, с эпохи раннего железного века (VIII – VII вв. до н.э.) значительно повысилась символическая и ранговая роль мужских поясов. Пояс как таковой стал иметь достаточно высокую сакральную значимость – его изображения постоянно присутствуют на оленных камнях, которые, несомненно, имели культовое значение в раннескифский период (Богданов, 2006: 79). 

Кроме символического, пояса имели важное социально-политическое значение, обозначая ранг владельца. Как отмечают А.Ю. Борисенко, Ю.С. Худяков и Юй Су-Хуа (Борисенко, Худяков, Юй Су-Хуа, 2004: 88), «вожди или цари скифских и сакских племен носили пояса, украшенные золотыми пряжками и бляхами». Вполне очевидно, что право на ношение «золотых поясов», украшенных изделиями из драгоценных металлов, имели представители кочевой элиты. Принимая во внимание находки из кургана Иссык, «золотой пояс» был важнейшим символом знатности и власти в обществе древних номадов.

Заключение.Таким образом, представленные теоретические принципы и исторические данные свидетельствуют о существовании в кочевых обществах такого института, как элита. Изучение данного явления в методическом аспекте должно включать определенную систему характеристик, которые возможно проследить как в археологических, так и в письменных источниках. При этом для эпохи поздней древности археологические материалы будут основным источником информации по данной проблеме, поскольку сведения письменных памятников либо отрывочны, либо совсем отсутствуют. Несколько иная ситуация будет складываться при изучении кочевых обществ раннего средневековья. Погребальный обряд вследствие усложнения религиозно-мифологической системы и трансформаций в социально-политической организации будет уже не так информативен в социальном аспекте, как в отношении предшествующих периодов.

В этой ситуации на первый план выдвигается изучение письменных источников, которые позволят на основе анализа конкретных событий проследить механизмы функционирования элитных групп. В то же время последнее утверждение не снимает значения социальной информативности погребального обряда.

В то же время, несмотря на обозначенные трудности, реализация теории элит в кочевниковедческих исследованиях, несомненно, имеет перспективы. Такое направление позволяет глубже понять механизмы образования и развития кочевых политий в контексте истории народов Центральной Азии и сопредельных территорий. В связи с этим важно также заметить, что в элитолии выделяют как минимум шесть типов формирования элит: европейский, мусульманский, дальневосточный, индийский (кастовый), примитивный и этнический (Волков, 1999: 4). 

Заключение.Таким образом, в процессе применения комплексного подхода к вопросу изучения признаков кочевой элиты формируются несколько групп взаимосвязанных дефиниций, в конечном итоге характеризующих элиту с различных аспектов ее деятельности.

Мировоззренческий аспект

1. Сакрализация персоны правителя.

2. Разделение общества на «сакральную» и «профанную» группы населения.

Функциональный аспект на политическом уровне

1. Отправление культов, имеющих общезначимый характер.

2. Мироустроительная функция, реализующаяся за счет связи правителя и божества.

3. Организация охраны территорий, а также руководство набегами на владение соседей с целью получения дефицитных продуктов.

4. Реализация редистрибутивных и реципрокационных связей.

5. Управление подвластными территориями (включая весь административный аппарат). 

На индивидуальном уровне

1. Создание ситуации конкурсного отбора наилучших членов общества для реализации рекрутирования элиты.

2. Развитие «кочевой моды» и развитие представлений о «престижности» вещи.

Культурный аспект

1. Монументальность и сложность надмогильных конструкций.

2. Сложность внутримогильной конструкции. 

3. Сопроводительные человеческие жертвоприношения.

4. Большое количество сопроводительных захоронений жертвенных животных.

5. Повышенное количество инвентаря, в котором отмечен вещевой комплекс «элиты», включающий в себя престижные вещи (оружие, упряжь), предметы роскоши, импортные и золотые изделия. 

В процессе дальнейшего накопления материала возможен поиск других признаков, отражающих феномен кочевой элиты во всем его многообразии. Учитывая, что особенности социо- и политогенеза номадов демонстрируют существенную специфику по сравнению с земледельческими обществами, можно полагать, что и процесс развития элиты был своеобразен. Это дает основание для выделения еще одного типа организации элиты – кочевого. 

Список источников и литературы

Ашин Г.К., Понеделков А.В., Игнатов В.Г., Старостин А.М. Основы политической элитологии:учеб. пособие. – М., 1999. –304 с.

Ашин Г.К. Современные теории элиты: критический очерк.– М., 1985. –256 с.

Ашин Г.К., Кравченко С.А., Лозанский Э.Д. Социология политики: сравнительный анализ российских и американских политических реалий. – М., 2001. – 608 с.

Абрашкин А.А. Легенды о происхождении. https://history.wikireading.ru

Бичурин H.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древниевремена: в 4 т. Т. 1-2. –М.; Л., –1950.

Богданов Е.С. Образ хищника в пластическом искусстве кочевых народов Центральной Азии(скифо-сибирская художественная традиция). –Новосибирск, 2006. –240 с.

Борисенко А.Ю., Худяков Ю.С., Юй Су-Хуа. Воинские пояса как индикатор этнокультурных связей между кочевниками Центральной Азии в сяньбийскую эпоху // Комплексные исследования древнихи традиционных обществ Евразии. –Барнаул, 2004. –С. 86-91.

Васильева Л.Н. Теория элит (синергетический подход) // Общественные науки и современность.–2005. –№4. –С. 75-85.

Васютин С.А. Архаические элементы политической культуры в тюркских каганатах // Комплексные исследования древних и традиционных обществ Евразии. –Барнаул, 2004. –С. 95-100.

Войтов В.Е. Древнетюркский пантеон и модель мироздания в культово-поминальных памятникахМонголии VI – VIII вв. –M., 1996. –152 с.

Викторова Л.Л. Процесс сакрализации реального феномена в культуре монгольских кочевников //Сакральное в культуре: мат. III междунар. Санкт-Петербургских религиоведческих чтений. –СПб., 1997.–С. 23-24.

Васютин С.А. Архаические элементы политической культуры в тюркских каганатах // Комплексные исследования древних и традиционных обществ Евразии. –Барнаул, 2004. –С. 95-100.

Васютин С.А., Дашковский П.К. Социально-политическая организация кочевников ЦентральнойАзии поздней древности и раннего Средневековья (отечественная историография и современные исследования). –Барнаул, 2009. –400 с.

Волков С.В. Служилые слои на традиционном Дальнем Востоке. –М., 1999. –312 с.

Голыгин Е.Н. Когнитивный подход к анализу практики политической элиты: идейные истокии основные принципы // Вестник МГУ. №6.  –Сер. 12: Полит. науки. –2007. –С. 89-96.

Генинг В.Ф. Могильник Синташта и проблема ранних индоиранских племен // Советская археология. –1977. –№4. –С. 53-73.

Геродот. История IV, 5, 8-11. http://ancientrome.ru

Гумилёв Л.Н. Древние тюрки. –М., 1967. –504 с.

Грач А.Д. Исследования в Бай-Тайге // Труды ТКАЭЭ: материалы по этнографии и археологиирайонов бассейна р. Хемчика. Т. II. –М.; Л., 1966. –С. 81-107.

Дольник И.Р. Естественная история власти // Знание – сила. №10. –1994. –С. 24-36.

Дашковский П.К. О сакрализации правителей государственных образований номадов ЦентральнойАзии // Древние кочевники Центральной Азии (история, культура, наследие). –Улан-Удэ, 2005. –С. 63-67.

Дашковский П.К. Начальный этап формирования религиозной элиты у кочевников ЦентральнойАзии // Социогенез в Северной Азии: мат. 3-й Всерос. конф. (Иркутск, 29 марта-1 апреля, 2009 г.). –Иркутск, 2009.– С. 119-125.

Дашковский П.К. Религиозный аспект политической культуры и служители культа у кочевниковЦентральной Азии в хуннуско-сяньбийско-жужанский период // Известия АлтГУ. Сер.: История.№4(2). – Барнаул, 2008. – С. 36-45.

Дашковский П.К., Мейкшан И.А. Динамика признаков элиты и формирование религиозно-идеологического комплекса власти у кочевых народов Центральной Азии: к постановке проблемы //Древние культуры Монголии и Байкальской Сибири: мат. междунар. науч. конф. / под общ. ред.А.В. Харинского. –Иркутск, 2011.– С. 316-323.

Дашковский П.К., Мейкшан И.А. Некоторые особенности развития элиты в кочевых обществахЮжной Сибири и Центральной Азии в древности и средневековье // Политическая антропология традиционных и современных обществ: мат. междунар. конф. –Владивосток, 2012. –С. 124-137.

Дашковский П.К. Формирование элиты кочевников Горного Алтая в скифскую эпоху // Социогенез в Северной Азии: сб. науч. тр. / под ред. А.В. Харинского. –Иркутск, 2005. –С. 239-244.

Давыдова А.В. Об общественном строе хунну // Первобытная археология Сибири / отв. ред. А.Н. Мандельштам. –Л., 1975. –С. 141-145.

Добжанский В.Н. Наборные пояса кочевников Азии. –Новосибирск, 1990. –162 с.

Жумаганбетов Т.С. Проблемы формирования и развития древнетюркской системы государственности и права. VI – XII вв. –Алматы, 2003. –432 с.

Крушанов А.А. Элиты теории // Философский словарь / под ред. И.Т. Фролова. 7-е изд. –М., 2001.–С. 684–685.

Кляшторный С.Г. История Центральной Азии и памятники рунического письма. –СПб., 2003. –560 с.

Кляшторный С.Г., Султанов Т.И. Государства и народы евразийских степей. Древность и средневековье. 2-е изд. –СПб., 2004. –368 с.

Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г. Степные империи древней Евразии. –СПб., 2005. –346 с.

Крадин Н.Н., Скрынникова Т.Д. Империя Чингис-хана. –М., 2006. –557 с.

Крадин Н.Н. Престижная экономика и структура власти в кочевых империях // VIII Международный конгресс монголоведов (Улан-Батор, 5-12 августа 2002 г.): доклады российской делегации. –М.,2002. – С. 72-78.

Крадин Н.Н. Структура власти в государственных образованиях кочевников // Феномен восточного деспотизма. Структура управления и власти. –М., 1993. –С. 192-209.

Моска Г. Правящий класс // Социологические исследования. №10. –1994. –С. 187-198.

Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности: тексты и исследования. –М.; Л., 1951. –452 с.

Мейкшан И.А. К проблеме выделения элиты хунну Центральной Азии (по материалам письменных источников) // Изучение историко-культурного наследия народов Южной Сибири / под ред.В.И. Соёнова, В.П. Ойношева. –Горно-Алтайск, 2008. –Вып. 7. –С. 58-67.

Миняев С.С. Элитный комплекс сюннуских захоронений в пади Царам (Забайкалье) // Археология, этнография и антропология Евразии.– 2009. - №2. –С. 49-58.

Руденко С.И. Культура хунну и ноинулинские курганы. –М.; Л., 1962. –203 с.

Савинов Д.Г. Система социально-этнического подчинения в истории кочевников ЦентральнойАзии и Южной Сибири // Монгольская империя и кочевой мир: сб. ст. Кн. 2. –Улан-Удэ, 2005. –С. 31-43.

Скрынникова Т.Д. Харизма и власть в эпоху Чингисхана.– М., 1997. –216 с.

Скрынникова Т.Д. Сакральность правителя в представлении монголов XIII в. // Народы Азии и Африки. №1. –1989.–С. 67-75.

Тишкин А.А. Элита в древних и средневековых обществах скотоводов Евразии: перспективыизучения данного явления на основе археологических материалов // Монгольская империя и кочевоймир. Кн. II. –Улан-Удэ, 2005. – С. 43-56.

Харинский А.В. Престижные вещи в погребениях Байкальского побережья конца I тыс. до н.э.-начала II тыс. н.э. как показатель региональных культурно-политических процессов // Комплексныеисследования древних и традиционных обществ Евразии. –Барнаул, 2004. –С. 108-114.

Худяков Ю.С. Роль военного дела в социальной стратификации кочевого общества // Социально-экономические структуры древних обществ Западной Сибири: мат. Всерос. науч. конф. – Барнаул, 1997. –С. 9-11.

Яценко С.А. Костюм древней Евразии (ираноязычные народы). –М., 2006. –661 с.

References

Ashin G.K., Ponedelkov A.V., Ignatov V.G. Starostin A.M. Osnovy politicheskoi elitologii: ucheb. posobie. – M., 1999. – 304 р. [in Russian].

Ashin G.K. Sovremennye teorii elity: kriticheskii ocherk. - –M., 1985. – 256 р. [in Russian].

Ashin G.K., Kravchenko S.A., Lozanskii E.D. Sotsiologiia politiki: sravnitelnyi analiz rossiiskih i amerikanskih politicheskih realii. – M., 2001. – 608 р. [in Russian].

Abrashkin A.A. Legendy o proishozhdenii. https://history.wikireading.ru[in Russian].

Bichurin H.Ia. (Iakinf). Sobranie svedenii o narodah, obitavshih v Srednei Azii v drevnie vremena: v 4 t. T. 1-2. – M.; L., 1950. [in Russian].

Bogdanov E.S. Obraz hishnika v plasticheskom iskusstve kochevyh narodov Tsentralnoi Azii (skifo-sibirskaia hudozhestvennaia traditsiia). – Novosibirsk, 2006. – 240 р. [in Russian].

Borisenko A.Iu., Hudiakov Iu.S., Iui Su-Hua. Voinskie poiasa kak indikator etnokulturnyh sviazei mezhdu kochevnikami Tsentralnoi Azii v sianbiiskuiu epohu // Kompleksnye issledovaniia drevnih i traditsionnyh obestv Evrazii. – Barnaul, 2004. – Р. 86-91. [in Russian].

Vasileva L.N. Teoriia elit (sinergeticheskii podhod) // Obeshestvennye nauki i sovremennost. №4. – 2005. – Р. 75-85. [in Russian].

Vasiutin S.A. Arhaicheskie elementy politicheskoi kultury v tiurkskih kaganatah // Kompleksnye issledovaniia drevnih i traditsionnyh obshestv Evrazii. – Barnaul, 2004. – Р. 95-100. [in Russian].

Voitov V.E. Drevnetiurkskii panteon i model mirozdaniia v kultovo-pominalnyh pamiatnikah Mongolii VI-VIII vv. – M., 1996. – 152 р. [in Russian].

Viktorova L.L. Protsess sakralizatsii realnogo fenomena v kulture mongolskih kochevnikov // Sakralnoe v kulture: mat. III mezhdunar. Sankt-Peterburgskih religiovedcheskih chtenii. – SPb., 1997. – Р. 23-24. [in Russian].

Vasiutin S.A. Arhaicheskie elementy politicheskoi kultury v tiurkskih kaganatah // Kompleksnye issledovaniia drevnih i traditsionnyh obestv Evrazii. – Barnaul, 2004. – Р. 95-100. [in Russian].

Vasiutin S.A., Dashkovskii P.K. Sotsialno-politicheskaia organizatsiia kochevnikov Tsentralnoi Azii pozdnei drevnosti i rannego Srednevekovia (otechestvennaia istoriografiia i sovremennye issledovaniia). – Barnaul, 2009. – 400 р. [in Russian].

Volkov S.V. Sluzhilye sloi na traditsionnom Dalnem Vostoke. – M., 1999. – 312 р. [in Russian].

Golygin E.N. Kognitivnyi podhod k analizu praktiki politicheskoi elity: ideinye istoki i osnovnye printsipy // Vestnik MGU. - Ser. 12: Polit. nauki. №6. – 2007. –. Р. 89-96. [in Russian].

Gening V.F. Mogilnik Sintashta i problema rannih indoiranskih plemen // Sovetskaia arheologiia. №4. – 1977. – Р. 53-73. [in Russian].

Gerodot. Istoriia IV, 5, 8-11. http://ancientrome.ru. [in Russian].

Gumilёv L.N. Drevnie tiurki. – M., 1967. – 504 р. [in Russian].

Grach A.D. Issledovaniia v Bai-Taige // Trudy TKAEE: materialy po etnografii i arheologii raionov basseina r. Hemchika. T. II. – M.; L., 1966. – Р. 81-107. [in Russian].

Dolnik I.R. Estestvennaia istoriia vlasti // Znanie – sila. №10. – 1994. – Р. 24-36. [in Russian].

Dashkovskii P.K. O sakralizatsii pravitelei gosudarstvennyh obrazovanii nomadov Tsentralnoi Azii // Drevnie kochevniki Tsentralnoi Azii (istoriia, kultura, nasledie). – Ulan-Ude, 2005. – Р. 63-67. [in Russian].

Dashkovskii P.K. Nachalnyi etap formirovaniia religioznoi elity u kochevnikov Tsentralnoi Azii // Sotsiogenez v Severnoi Azii: mat. 3-i Vseros. konf. (Irkutsk, 29 marta-1 aprelia, 2009 g.). – Irkutsk, 2009. – Р. 119-125. [in Russian].

Dashkovskii P.K. Religioznyi aspekt politicheskoi kultury i sluzhiteli kulta u kochevnikov Tsentralnoi Azii v hunnusko-sianbiisko-zhuzhanskii period // Izvestiia AltGU. Ser.: Istoriia. №4 (2). – Barnaul, 2008. – Р. 36-45. [in Russian].

Dashkovskii P.K., Meikshan I.A. Dinamika priznakov elity i formirovanie religiozno-ideologicheskogo kompleksa vlasti u kochevyh narodov Tsentralnoi Azii: k postanovke problemy // Drevnie kultury Mongolii i Baikalskoi Sibiri: mat. mezhdunar. nauch. konf. / pod ob. red. A.V. Harinskogo. – Irkutsk, 2011. – Р. 316-323. [in Russian].

Dashkovskii P.K., Meikshan I.A. Nekotorye osobennosti razvitiia elity v kochevyh obshestvah Iuzhnoi Sibiri i Tsentralnoi Azii v drevnosti i srednevekove // Politicheskaia antropologiia traditsionnyh i sovremennyh obestv: mat. mezhdunar. konf. – Vladivostok, 2012. – Р. 124-137. [in Russian].

Dashkovskii P.K. Formirovanie elity kochevnikov Gornogo Altaia v skifskuiu epohu // Sotsiogenez v Severnoi Azii: sb. nauch. tr. / pod red. A.V. Harinskogo. – Irkutsk, 2005. – Р. 239-244. [in Russian].

Davydova A.V. Ob obestvennom stroe hunnu // Pervobytnaia arheologiia Sibiri / otv. red.A.N. Mandelshtam. – L., 1975. – Р. 141-145. [in Russian].

Dobzhanskii V.N. Nabornye poiasa kochevnikov Azii. – Novosibirsk, 1990. – 162 р. [in Russian].

Zhumaganbetov T.S. Problemy formirovaniia i razvitiia drevnetiurkskoi sistemy gosudarstvennosti i prava. VI–XII vv. – Almaty, 2003. – 432 р. [in Russian].

Krushanov A.A. Elity teorii // Filosofskii slovar / pod red. I.T. Frolova. 7-e izd. – M., 2001. – Р. 684-685.

Kliashtornyi S.G. Istoriia Tsentralnoi Azii i pamiatniki runicheskogo pisma. – SPb., 2003. – 560 р. [in Russian].

Kliashtornyi S.G., Sultanov T.I. Gosudarstva i narody evraziiskih stepei. Drevnost i srednevekove. 2-e izd. – SPb., 2004. – 368 р. [in Russian].

Kliashtornyi S.G., Savinov D.G. Stepnye imperii drevnei Evrazii. – SPb., 2005. – 346 р. [in Russian].

Kradin N.N., Skrynnikova T.D. Imperiia Chingis-hana. – M., 2006. – 557 р. [in Russian].

Kradin N.N. Prestizhnaia ekonomika i struktura vlasti v kochevyh imperiiah // VIII Mezhdunarodnyi kongress mongolovedov (Ulan-Bator, 5-12 avgusta 2002 g.): doklady rossiiskoi delegatsii. – M., 2002. – Р. 72-78. [in Russian].

Kradin N.N. Struktura vlasti v gosudarstvennyh obrazovaniiah kochevnikov // Fenomen vostochnogo despotizma. Struktura upravleniia i vlasti. – M., 1993. – Р. 192-209. [in Russian].

Moska G. Praviaii klass // Sotsiologicheskie issledovaniia. №10. – 1994. – Р. 187-198. [in Russian].

Malov S.E. Pamiatniki drevnetiurkskoi pismennosti: teksty i issledovaniia. – M.; L., 1951. – 452 р. [in Russian].

Meikshan I.A. K probleme vydeleniia elity hunnu Tsentralnoi Azii (po materialam pismennyh istochnikov) // Izuchenie istoriko-kulturnogo naslediia narodov Iuzhnoi Sibiri / pod red. V.I. Soёnova, V.P. Oinosheva. Vyp. 7. – Gorno-Altaisk, 2008. – Р. 58-67. [in Russian].

Miniaev S.S. Elitnyi kompleks siunnuskih zahoronenii v padi Tsaram (Zabaikale) // Arheologiia, etnografiia i antropologiia Evrazii. №2. – 2009. – Р. 49-58. [in Russian].

Rudenko S.I. Kultura hunnu i noinulinskie kurgany. – M.; L., 1962. – 203 р. [in Russian].

Savinov D.G. Sistema sotsialno-etnicheskogo podchineniia v istorii kochevnikov Tsentralnoi Azii i Iuzhnoi Sibiri // Mongolskaia imperiia i kochevoi mir: sb. st. Kn. 2. – Ulan-Ude, 2005. – Р. 31-43. [in Russian].

Skrynnikova T.D. Harizma i vlast v epohu Chingishana. – M., 1997. – 216 р. [in Russian].

Skrynnikova T.D. Sakralnost pravitelia v predstavlenii mongolov XIII v. // Narody Azii i Afriki. №1. – 1989. – Р. 67-75. [in Russian].

Tishkin A.A. Elita v drevnih i srednevekovyh obestvah skotovodov Evrazii: perspektivy izucheniia dannogo iavleniia na osnove arheologicheskih materialov // Mongolskaia imperiia i kochevoi mir. Kn. II. – Ulan-Ude, 2005. – Р. 43-56. [in Russian].

Harinskii A.V. Prestizhnye vei v pogrebeniiah Baikalskogo poberezhia kontsa I tys. do n.e.-nachala II tys. n.e. kak pokazatel regionalnyh kulturno-politicheskih protsessov // Kompleksnye issledovaniia drevnih i traditsionnyh obestv Evrazii. – Barnaul, 2004. – Р. 108-114. [in Russian].

Hudiakov Iu.S. Rol voennogo dela v sotsialnoi stratifikatsii kochevogo obestva // Sotsialno-ekonomicheskie struktury drevnih obestv Zapadnoi Sibiri: mat. Vseros. nauch. konf. – Barnaul, 1997. – Р. 9-11. [in Russian].

Iatsenko S.A. Kostium drevnei Evrazii (iranoiazychnye narody). – M., 2006. – 661 р. [in Russian].

ҒТАМР 03.20.00

ДАЛАЛЫҚ ЭЛИТА: БИЛЕУШІЛЕРДІҢ, БИЛЕУШІ ӘУЛЕТ ПЕН  ТАЙПАЛАРДЫҢ ШЫҒУ ТЕГІНІҢ  КИЕЛІЛІГІ ЖӨНІНДЕ

А.Қ. Жұмаділ¹, Е.М. Өжкенов², М.Т. Жұмаділ³

¹Тарих ғылымдарының кандидаты, Ш. Уәлиханов атындағы Тарих және этнология институтының жетекші ғылыми қызметкері. Қазақстан, Алматы.

²Тарих ғылымдарының кандидаты, Ш. Уәлиханов атындағы Тарих және этнология институтының жетекші ғылыми қызметкері. Қазақстан, Алматы.

³Тарих ғылымдарының кандидаты, әл-Фараби атындағы ҚазҰУ аға оқытушысы. Қазақстан, Алматы.

Аңдатпа. Мақалада ежелгі дәуір мен орта ғасырларда Еуразияның көшпелі қоғамдардағы элита мәселесін зерттеудің теориялық және тарихи жақтары қарастырылады. Элитаға қатысты теорияларға негіз болған идеялар мен принциптерді қолданып әлеуметтік реконструкция жасауға арналған ғылыми еңбектерге тарихнамалық шолу жасалады. Әсіресе көшпелілердің әлеуметтік-саяси құрылымдарындағы элиталық топтарды зерттеудің әдісі мен методологиясына, көшпенділер социумындағы элитаны зерттеудегі теориялық принциптеріне көңіл бөлінеді. Мақалада элитизм феноменін зерттеу үдерсінде қатысты қолданылатын бірқатар модельдер, тәсілдер мен әдістер көрсетілген. Сонымен бірге, «элита» деген ұғымының мәнін анықтаудағы кейбір тәсілдер қарастырылады. Зерттеу барысында элитаны оның атқаратын қызметінің әртүрлі тұстарынан сипаттайтын аспектілер көрсетіледі. Солардың ішінде функционалдық, мәдени және тұлғалық сипаттағы аспектілер көрсетілген. Әсіресе элитаның қалыптасуында дүниетанымдық ұстанымдар ерекше назар аудартады. Өйткені билеушілердің тұлғалық қасиеті, билеуші әулет пен билеуші тайпалардың шығу тегінің киелілігі сонымен байланысты. Кейінгі сақ тарихынан басталған дала элитасының қалыптасуындағы дүниетанымдық ұстанымдар кейінге орта ғасырларға дейін ғұн-сармат, түрік, моңғол, қазақ хандығы кезеңдерін қамтып, ХІХ ғасырдың ортасындағы реформалар орын алған кезеңге дейін айқын байқауға болады. Бұл құбылыс дәстүрлі қазақ қоғамында элитарлық әлеуметтік топтардың атауларында көрініс тапты.

Зерттеу Қазақстан Республикасы Білім және ғылым министрлігі Ғылым комитетінің гранттық қаржыландыру жобасы (IRN жобасы: AR08855800) шеңберінде жүргізілді.

Түйін сөздер: көшпелі элита, әскери элита, ақсүйек, ашина, Шыңғыс тұқымы, төрелер.

IRSTI 03.20.00

THE STEPPE ELITE: ON THE TITULAR ORIGIN OF RULING TRIBES, DINASTIES AND RULERS

А.К. Zhumadil¹, Е.М. Uzhkenov², М.Т. Zhumadil³

¹Candidate of Historical Sciences, Leading Researcher at Ch. Ch. Valikhanov Institute of History and Ethnology. Kazakhstan, Almaty.

²Candidate of Historical Sciences, Leading Researcher at Ch. Ch. Valikhanov Institute of History and Ethnology. Kazakhstan, Almaty.

³Candidate of Historical Sciences, Senior Lecturer of al-Farabi Kazakh National University. Kazakhstan, Almaty.

Abstract. The article deals with the theoretical and historical aspects of studying the elite in the nomadic societies of Eurasia in the late antiquity and the middle ages. Some historiographical review of scientific works devoted to social reconstructions which used the ideas and principles of the theory of elites is given. Considerable attention is paid to the methodology and methodology of research of elite groups in the socio-political organization of nomads, the theoretical principles of studying the elite in nomad society. The article highlights a number of models, approaches and methods that are used in the process of studying the phenomenon of elitism. So, some approaches are considered to determine the essence of the concept of «elite». The research highlights the aspects that characterize the elite from various aspects of its activities. Among them, such aspects as functional, cultural and individual are shown. The worldview aspect, which is associated with the localization of the person of the ruler, ruling families and tribes, is particularly highlighted. Starting from the late Saka history, the ideological aspect in the formation of the steppe elite can be clearly traced to the late Middle ages, including the Hun-Sarmatian, Turkic, Mongolian periods, the period of the Kazakh khanate up to the post-reform period of the mid-ХІХ century. This is reflected in the names of elite social groups in traditional Kazakh society.

This research is funded by the Science Committee of the Ministry of Education and Science of the Republic of Kazakhstan (Grant № АР08855800).

Key words: nomadic elite, military elite, Ashina, the descendants of Genghis Khan, Tore.