Для полиэтнической республики, где на протяжении почти всего ХХ-го столетия наблюдалось сожительство (по преимуществу мирное) коренного, старожильческого пришлого и систематически пополняемого извне населения, проблема анализа этнических процессов напрямую связана с тоталитарной моделью развития советского общества в целом. Советизм не оставлял места для поисков потенциальных основ этнической солидарности в среде, где национальное возрождение представляло собой прямую угрозу стабильности системе. То, с какими методами власть расправилась с демонстрантами на площади в Алма-Ате, лишний раз свидетельствовало о том, что даже пореформенный курс на «усовершенствование» социализма не в состоянии решить дилемму между интернационализмом по-коммунистически и вызревшими национальными чувствами. Официальная советская теория с начала 70-х годов стала признавать повсеместность и длительность национальной самобытности, однако в политической практике национализм и национальное самоопределение по-прежнему оставались отрицательно синонимичными. Более того: «… этнокультурная проблематика стран Центральной Азии практически так и не была осмыслена в рамках традиционной советской доктрины национального вопроса. В частности не были поняты ни влияние институтов семьи, ни влияние религиозных, конфессиональных институтов, ни влияние традиционных структур власти на развитие как национальных, так и социальных процессов в этой огромной части бывшего Союза». (Н.А. Назарбаев)
Как следствие, национальная жизнь оставалась как бы за пределами экономической, политической и идеологической системы. Национальная элита в ходе своей непосредственной деятельности ощущала на себе конфликт между периферией, которую она представляла, и центром, искажавшим принцип федерализма в свою пользу. Пресловутая кампания по выравниванию социально-экономических уровней, длившаяся уже более полувека, привела к обратным результатам. Казахстан уже в начале десятой пятилетки отодвинулся на последнее место в стране по росту национального дохода на душу населения, производительности труда, фондоотдаче, другим важнейшим показателям. Ограничение юрисдикции республики в ключевых сферах управления, урезание хозяйственной самостоятельности, пополнение корпуса квалифицированных кадров за счет приглашения специалистов из европейской части страны вольно или невольно приводили к осознанию того, что Казахстан, как пресловутая «лаборатория дружбы народов», превращается в столпотворение, где собственно казахам отводилась в малой их части сугубо декоративная роль представительства во власти, а в большей – растворение в эфемерной среде «русскоязычных».
В системе номенклатурных должностей даже установилась своеобразная табель о рангах по национальному признаку: «Известна такая закономерность, – отмечал поэт Олжас Сулейменов, – Многие руководители-казахи уклонялись от решения некоторых «щепетильных» вопросов. Например, в кадровой политике, в которой принадлежность специалиста к коренной национальности и даже к определенным ее группам заменяла компетентность. В каждом министерстве и ведомстве с годами устанавливались «казахские» и «русские» должности». Представители коренной национальности преимущественно занимали административно-представительские должности как в партийном и государственном аппарате, так и в управленческом звене экономики. В то же время ключевые позиции, связанные с организационными, кадровыми или контрольными функциями, заняты представителями неазиатских национальностей».
В деле же формирования национальных промышленных кадров, что является основным показателем современных нациеобразующих координат, то его удельный вес в значительной мере уступал в пропорциональной доле составу населения. В 1987 г. занятость казахов в промышленности составляла 21 %, в строительстве – 21,3%, на железнодорожном транспорте – 35,2%, на автомобильном – 26,5%, связи – 30%. В сельском же хозяйстве казахи доминировали, представляя 51,7% всего состава населения. Диспропорция в занятости населения, обусловленная тем, что в свое время руководящие партийные, советские и хозяйственные органы республики устранились от целенаправленной работы по формированию национальных кадров рабочего класса, сохранила за казахами статус аграрной нации. Основными сферами занятости автохтонов по-прежнему оставались пищевая и легкая промышленность, сфера обслуживания и аграрный сектор, а некоренного населения – тяжелая промышленность, строительство, а также остальные отрасли, считающиеся стратегическими. Сочетание растущих экономических трудностей и относительно низкого уровня участия казахов в современных отраслях экономики уже само по себе несло потенциальный заряд дисбаланса в национальных отношениях.
Отраслевая, профессиональная и региональная непропорциональность рабочей силы отразился на характере национального самосознания народа. «В Центральной Азии, - отмечает американский среднеазиевед Оливер Рой (Olivier Roy), - вопреки сложившейся ситуации в остальной части Ближнего Востока, массовый исход сельского населения не был столь масштабным, и урбанизация затронула преимущественно европейских иммигрантов. В результате, политическая идентичность была подменена сельской системой. Таким образом, вполне естественно рассматривать советские 'коллективы' как еще ранее сцементированные группы солидарности». С точки зрения формирования гражданского сознания общинное тождество в слабой степени интенсивности коррелирует с принципами государственности. Неслучайно в связи с этим, что советский режим напрямую эксплуатировал структуру казахского родоплеменного деления с целью искусственно конструировать противоречия, регулировать ситуацию... стравливая людей в нужный момент. Казалось бы, что смещенный потенциал этнической мобильности казахов мало соотносится с гражданской позицией юношества, о которой они открыто заявили в декабре 1986 г., и дали понять остальному миру, что СССР – это не только Россия.
Последовавшая за Желтоксаном кадровая встряска, имевшая значение для перестройки с точки зрения омоложения руководящего состава, лишь расширила дистанцию между национальными окраинами и центром, поскольку породила новые подозрения к последнему, традиционно ассоциировавшемуся с русскими. Москве потребовалось два года, чтобы осознать ошибочность политики наместничества в Казахстане, и только в июне 1989 года на основе сложившегося церемониала народ возглавил представитель местной политической элиты. «Во главе партийной организации республики встал весьма перспективный руководитель Нурсултан Назарбаев, пользующийся доброй репутацией как в Москве, так и в Казахстане», - отмечали западные аналитики. В лице руководителя республиканской партийной организации, а с 24 апреля 1990 года Президента Казахстана, когда действия Центра неспособного осуществлять полноценное управление народнохозяйственным комплексом страны, уже не могло остановить хаоса, историческая ответственность за все происходящее легла на плечи властных структур республики. В Казахстане, равно как и в Москве Назарбаева, прежде всего, рассматривали как прагматического хозяйственника, способного в период становления рыночных отношений вывести край, ставшего жертвой экономической специализации, на рельсы хозрасчета и самообеспечения. Вероятно уступка горбачевского руководства, состоявшая в назначении казаха в управлении казахами, имела цель повторить брежневский вариант.
Вне учета остался тот факт, что после событий декабря 1986 г. Казахстан уже не имел потенциала терпимости, «непрерывно обогащаемого в активном процессе социалистической интернационализации». В национальном сознании произошел драматический сдвиг, катарсис, которые оказались сильнее наднационального советского тождества и разбудили естественные для любого этноса чувство собственного достоинства. Значимость исторического момента заключалась в том, что возродившееся национальное движение пошло по двум потокам – снизу и сверху. С одной стороны, народная стихия, а с другой, те, кого Д. Матушевский назвал «новым классом должностных лиц», то есть национальная бюрократия. В зависимости от того, насколько совпадали их интересы, и в какой степени был возможен союз национализма с уровнем общегражданского сознания, зависел модернистский или изоляционистский потенциал нового возрождения.
Неотъемлемой частью перестройки стало возникновение частной гражданской самодеятельности в общественном движении, обусловленное духовным раскрепощением, провозглашением свободы слова и выражения мнений. «Одновременно происходит существенное ослабление связей граждан с крупными групповыми солидарностями: партией, комсомолом, профсоюзами, да и в целом с государством». Подобно тому, как экономическая либерализация отразилась в создании кооперативов и других форм личного предпринимательства, политическая сфера стала пополняться разного рода неформальными группами, которые в Казахстане хотя и не играли такую функциональную роль как республиках Балтии, однако стали неизменными в политическом ландшафте. «Запаздывание» от западных регионов Союза обуславливалось репрессивным периодом колбинского правления, на несколько месяцев затормозивших активизацию народной инициативы и дифференциацию интересов, которые во времена перемен равны годам. С одной стороны, это отразилось на том, что в республике не были созданы консолидированные народные фронты, а с другой – национальное возрождение пошло по опосредованному пути обнародования экологических, экономических и социальных проблем в обход от прямой постановки вопроса о национальном самоопределении.
Качество было заменено количеством, и уже к 1988 г. в стране было зафиксировано около 300 неформальных групп, объединяющих более трех тысяч членов. Характер и уставные положения этих организаций ранжировались от организации досуга в спортивных клубах, организации языковых кружков и до улучшения продовольственным снабжением в регионах. Наиболее массовую поддержку со стороны народа получило экологическое движение в лице неформальных организаций «Невада-Семей», «Зеленый фронт», общества «Милосердие». Вторыми по популярности шли историко- и культурно-просветительские организации такие как, Алма-атинский филиал всесоюзного общества «Мемориал» общество «Адилет», клуб «Акикат», «Қазақ тили» центры «Жеруюк», «Каусар булак» и т.д. Идеологическая направленность данных объединений выразилось в деятельности «за восстановление исторической правды о злодеяниях периода культа личности, осуждение насильственного переселения народов, в борьбе за справедливость, в оказании содействия советским органам в обеспечении прав и интересов реабилитированных и членов их семей». Историко-культурологическая ориентация данных объединений не умаляла, тем не менее, вопросов национальной направленности. Через восстановление исторической памяти возрождался сложный процесс нативации общественного сознания как бы вовнутрь, к истокам этнического естества.
Попытка же создания более крупных объединений, типа Алма-атинского народного фронта (АНФ), Ассоциации независимых общественных организаций Казахстана (АНООК), «Фронта народного единства Казахстана» и т.п., потерпела фиаско. В многом сказалась эклектичность, мешанина заимствованных лозунгов и идей. Вот что пишет по поводу АНФ английский историк Бесс Браун: «В «Казахстанской правде» от 26 ноября 1988 года опубликовано интервью с видным казахстанским историком М. Козыбаевым о программе Алма-атинского Народного Фронта. Козыбаев, несмотря на одобрительное в целом отношение к неформальным группам, участвующим в общественно-политической жизни общества, подверг критике претензии АНФ, спрашивая, что же на самом деле хотят его члены и кого именно они представляют… С тех пор о группе ничего не слышно».
Отношение властей к неформальным организациям носило противоречивый характер. В одних случаях активизация общественного мнения приветствовалась, в других – осуждалась. Остракизму подвергались те или иные самодеятельные образования, в программе которых фигурировал национальный вопрос. Сказывался синдром декабрьских событий и тревожные сводки из сопредельных республик. Любое противостояние на национальной основе приводит по существу к кровавым столкновениям между народами, десятилетиями проживающими на одной земле. И это, к сожалению, уже трагическая реальность сегодняшнего дня. Скорбный опыт соседних с нами республик показывает, что ни благополучия, ни счастья не несет народам стремление к национальному возрождению за счет живущих рядом людей другой национальности.
С осторожным оптимизмом администрация отнеслась к экологическому движению. Известная неприязнь Колбина ко всякой инициативе снизу сказалась на первом движении «зеленых» г. Павлодара. Однако после смены власти в Казахстане, партийные структуры поддержали защитников окружающей среды. Более того, в созданную в феврале 1989 г. республиканскую координационную комиссию по экологии и гигиене вошли представители «любительских инициативных групп». По цепной реакции экологисты стали активизироваться и в других промышленных центрах, в одних случаях сотрудничая с городскими структурами, в других – конфликтуя. Однако наиболее мощной организацией, вышедшей на международный уровень, стало движение «Невада – Семипалатинск», образованное в феврале 1989 г. и изначально поддерживаемое властями. Причиной быстрого распространения движения явилась как сложная экологическая обстановка в ряде областей республики, так и преимущественно национальная основа антиядерной консолидации. В целом, несмотря на сильное влияние национального фактора, движение остается интернационалистским и постепенно преобразуется в союзную структуру с отделениями в Якутии, на Алтае и т.д. Всесоюзная значимость данной организации была обусловлена тем, что совпала с общемировым движением за прекращение гонки ядерных вооружений, «полное запрещение ядерных испытаний и уничтожение ядерного оружия … во всем мире». Сочувственно-терпимое отношение властей к «зеленой волне», сменившее первоначальную подозрительность, дало повод другим неформальным кругам поднять вопросы Аральского моря, озера Балхаша и других депрессивных регионов Казахстана. Способ борьбы за гражданские права через экологизм явился довольно продуктивной нишей для начала движения в сторону суверенизации на основе политически корректных и выдержанных позиций в рамках существующего политического режима.
В целом, к концу 80-х годов констатировалось, «что складывающаяся в стране политическая ситуация при всей ее сложности и многоплановости характеризуется прежде всего растущей фрагментацией, мозаичностью политического процесса, снижением степени воздействия и авторитета официальных государственных и политических институтов…».
При анализе многочисленных неформальных групп и объединений Казахстана, как уже отмечалось выше, прослеживалась устойчивая настороженность официальных органов в отношении различного рода организаций этнической ориентации. Причем в разрешительно- запретительной системе наблюдался следующий феномен. В июне 1989 г. городские власти столицы придали официальный статус культурным центрам, представляющим уйгурское, корейское, еврейское, немецкое меньшинство. Вместе с тем относительно казахских и русских нонконформистских групп, осуществлявших свою деятельность на пользу своих этносов, ставились различные препоны административного порядка. Идеологическую подоплеку подобного настроя власти к национальным образованьям выразил А. Алимжанов: «Все они несут в себе немалый положительный заряд. Прогрессивные идеи. Беда в другом – происходит размежевание по национальному признаку, и первой пример подала, к сожалению, интеллигенция».
Прослеживался своеобразный парадокс: как верхи, так и низы были заинтересованы в формировании наций современного типа и их модернизации в том смысле, когда, как отмечал Грегори Глисон относительно Центральной Азии: «Принцип национального самоопределения состоит в том, что «народ» – культурный организм как самоопределившаяся, органическая общность одинаково мыслящих личностей с общей историей и единым взглядом на свое будущее – должен рассматриваться как естественная общность, претендующая на ту легитимность, которая опрокидывает эфемерные политические границы и межи». Однако путь к этому, как показывает современность, невозможен без людей фатально озабоченных этническими проблемами, то есть без националистов. В традиционалистских обществах стезя к осознанию этничности лежит через дихотомию, то есть противоположение «мы – они» («мы» свой народ, «они» все остальные). Данная антитеза, хотя зачастую чисто умозрительная и не всегда враждебная, дает возможность членам этнической популяции рельефнее представить собственные соционормативные признаки. Как отмечает немецкий специалист по Центральной Азии Г. Зимон: «Оставаясь фундаментальным, национальное сознание всегда связано с многочисленными, часто несовместимыми друг с другом мировоззренческими политическими направлениями. Это тем более характерно для СССР, где нации имеют различные культурные и исторические корни, а также представления о своем будущем». Представители национальной идеи зачастую декларируют архаизм, ностальгию к давно ушедшим временам и почти всегда исповедуют антизападничество без учета реалий современного мира. Победа идей национализма не способствует формированию модернизированной нации, а блокируют ее в локальных измерениях.
Стартовым и побуждающим моментом конфронтации в республике выступил «русский» вопрос, когда к концу 80-х годов в период активного обсуждения нового Союзного договора все острее стало ощущаться тревожное чувство размежевания.
Русское население в Казахстане составляло самую большую этническую группу, проживающую вне пределов РСФСР, а вместе с украинцами, белорусами, немцами, поляками и другими европейцами они собирали добрую половину всей численности жителей республики. Благодаря их концентрации в центрах с преобладающим славянским компонентом, где статус казахского языка был понижен почти до нулевого, а сами казахи лишь только на 60% владели родным языком, влияние на них местного национального компонента было незначительным. Менее 1% свободно владело языком титульной нации. Особенностью же политического момента того времени было то, что поляризация по этническим линиям проходила на фоне как процессов демократизации, так этнического ренессанса коренного населения. Последнее выбивало почву из под стабильности, обеспечиваемой режимом, поскольку, как отмечает французский этнолог А.Безансон (А. Besanson): «Пролетарский интернационализм выступал крайним выражением русского национализма». Вместе с тем, тот же автор констатирует: «Русские все более и более осознают, что союз с большевизмом привел к катастрофе нации».
Угроза хаоса, этнических распрей, экономического развала империи естественным образом повлияли на умонастроения некоренного населения и спровоцировали раскол общества, отбросив ее крайне настроенные круги на противоположные части политического спектра. Способствовали этому и центральные власти в лице Горбачева. Он шел на уступки русскому национализму. Позволил развернуться движению «Память», удерживая его под полным контролем, однако, не ликвидируя, хотя сделать это в любой момент было в его власти. Разрешил пышные празднества по случаю тысячелетия крещения Руси, что явилось удачным способом возродить славянские легенды и укрепить связи с русской диаспорой. И, наконец, он русифицировал правительственные органы. В Политбюро 10 членов из 13-ти – русские, а также все кандидаты в члены Политбюро. Среди них не было ни одного мусульманина. Националистическое движение среди русских носило, таким образом, как державное, так и чисто этническое наполнение.
В Казахстане на фоне все усиливающихся центробежных тенденций политизация русского национализма приняла формы апелляции к историческому, воинственному прошлому. Помимо казахстанских филиалов российских общественных организации национальной ориентации были сформированы самостоятельные неформальные прорусские объединения. Падение авторитета и тенденция распада прежних консолидирующих государственных и партийных институтов, политизация этнологического деления на «коренных» и «некоренных» представителей населения подвигнул основной неказахский сегмент общества к общинной солидарности, где русские представлялись как бы частью традиционной соборности, то есть народного представительства от регионов на геостратегическом пространстве национальных интересов России. По существу, впервые был поставлен вопрос о юрисдикции русской нации, статус которой был расплывчат и размыт на всем протяжении имперской истории.
Идейной основой и провокативным поводом выступила статья А.И. Солженицына «Как нам обстроить Россию», растиражированная центральной прессой и с морально-нравственной точки зрения положившая конец усилиям политических лидеров в сохранении Союза. Эффект разорвавшейся бомбы произвел походя брошенный вердикт русского классика о территориальной идентичности казахов: «О Казахстане. Сегодняшняя огромная его территория нарезана была коммунистами без разума, как попадя: если кочевые стада раз в год проходят – то и Казахстан». Представления великого русского писателя об обустроенности земли это взгляды об укладе крестьянина-землепашца, который должен вспахивать землю и сеять хлеб. Подобные подходы, прежде всего, предопределяют оседлый тип хозяйствования. Вместе с тем, им была проигнорирована черта казахского образа жизни, который основывался на традиционном способе номадного существования, где экологическая ниша этноса, его местообитание как раз маркируется по тем границам, по которым, согласно климатическому циклу раз в году выпасается скот. Однако озадачивает не только подобный легковесный подход автора. Кондовый налет великодержавности в суждениях носителя дум русской интеллигенции подтвердил незадолго до этого высказанный прогноз американского аналитика Стивена Берга (Steven Burg): «Если борьба за ресурсы обостриться в дальнейшем, то любая победа национальных меньшинств в этом вопросе будет восприниматься русскими как их личная потеря, что особенно справедливо для этнических русских, обладающих властью в нерусских республиках».
Как бы там ни было, но зерно народного раскола было брошено уже инфицированную извне почву. Многие политические российские деятели того периода, имевшие какие-то связи с Казахстаном, стали делать свою публичную карьеру на эксплуатации русского вопроса в Казахстане. Козырной картой стали выступать территориальные претензии. Ирредентизм русских наиболее активно проявил себя в северных и восточных областях республики: «О каком коренном населении может идти разговор применительно ко всему правобережью Иртыша, которое более двухсот лет входило в состав России и только в 1920 г. искусственно введенено в состав Казахстана». Таков был популярный лейтмотив постимперского синдрома. В Усть-Каменогорске советы депутатов города и районов выступили с демаршем о приостановке законотворческой деятельности в Верховном Совете КазССР по вопросам о национальном самоопределении. В сентябре 1991 года была предпринята попытка торжественно отметить в г. Уральске «надуманный 400-летний юбилей служения уральского казачества царизму». В ответ на провокационные действия потребовалось специальное обращение Президента Республики Казахстан Н.А.Назарбаева к Президенту Российской Федерации Б.Н.Ельцину, где отмечалось: «По сути своей провокационные действия казачества, проведенные 15 сентября с.г. под российским флагом на территории Казахстана, были восприняты населением и общественными движениями республики как политическая акция, демонстрирующая откровенное неуважение к государственному суверенитету Казахской ССР». Причем во многих случаях в авангарде митинговщины выступали казаки со своим маргинальным и неопределенным статусом. Историк казачества Александр Козлов отмечал в связи с этим горькую очевидность: «Казаков всегда пытались использовать как разменную монету в большой политической игре. Люди при власти хотят превратить их в охранительную силу, в опору системы, которая рушится. А потом режиссеры опять останутся за кулисами, а расплачиваться будет казачество».
Инициированный из российского центра националистический всплеск по цепной реакции нашел приемлемый ответ и почву для культивирования и в казахской среде. Как грибы после дождя стали образовываться мононациональные неформальные группы, имевшие как чисто культурологическую направленность, так и претендовавшие быть эксклюзивными носителями казахского возрождения. Среди движений национальной ориентации своей активностью выделялись «Азат», «Алаш», «Алтын Бесик», «Алтын Орда», общественный комитет и национально-демократическая партия с одним названием «Желтоксан», «Казак кахары», «Кайрат», «Лига женщин мусульманок Казахстана», «Форум», «Партия справедливости», а также ряд областных организаций. Первое время эти организации выступали в защиту экономических и социальных интересов трудящихся, в частности, при решении жилищных проблем. Позже часть неформальных групп эволюционировала через социокультурное измерение к решению национальных проблем через политическую активность. По существу, скопировав экстремизм русского национализма, радикальное крыло казахского национального движения стало возлагать на русских, а равно их пособников-коммунистов из националов, а также «русскоязычных» казахов («шала қазақтар») всю вину за экономические и политические трудности и сделали попытку исключить их влияние в обществе, как неполноценного сегмента.
После выступления на митингах и в неформальной прессе русских экстремалов последовала ответная реакция со стороны казахских националистов, и «усилились встречные требования к Росси к возврату Омска и некоторых других земель». В Алма-Ате имел место массовый митинг с транспарантами «Не отдадим ни пяди земли!», «Народ мой, готовься к защите земли!», «Не дадим разорвать Казахстан!» и т.п. Партия «Азат» пополнила свои документы требованиями за «свободный, ничем не обусловленный выход из сос¬тава СССР...», о создании в республике местных воин¬ских формирований, «предостав¬ления безусловного приорите¬та при трудоустройстве гражданам республики». Данные средства протеста не выходили за рамки открытых столкновений и протекали исключительно в словесных баталиях и в форме гражданской апелляции к общественности. Исключение составляли этноконфликты по «горизонтальной линии», как, например, в Новом Узене или Узун-Агаче, когда в бытовых неурядицах местного населения стали обывательски обвиняться «лица кавказской национальности» и в ход пускались кулаки.
Причина состояла в том, что некомпетентность центрального руководства и многолетняя практика подавления любого национального движения вызвала его радикализацию. В тоже время эмоциональная резкость и непрекращающаяся борьба за первородство в национальном движении привело его к расколу и образованию мелких, но шумливых и не склонных к консолидации группировок. Самодеятельность масс в политическом поле выказала низкий уровень их политической культуры.
Спровоцированная ситуация все нарастающей угрозы противостояния «всех против всех» давали, как с исторической, так и текущей политической точки зрения, право перевести решение вопросов защиты интересов граждан Казахстана с общесоюзного на республиканский уровень. Тем более, что некоторые из российских либеральных экономистов прямо заявляли, что нужно освободиться от азиатских республик как от «балласта, который якобы тянет Россию назад». В данном контексте задача уже состояла не только в том, чтобы оградить республику от пламени междоусобицы, но реанимировать прежние традиции сожительства народов, но уже в принципиально новых внутри- и геополитических условиях. «С течением времени Назарбаев выступает одним из тех немногих политических деятелей, – отмечала в своем интервью российскому еженедельнику М.Б. Олкотт, – взвешенно оценивающим с точки зрения граждан бывшего СССР виды на государственное строительство, которые конкретизировали бы каждую из составляющих его частей – республик, народов или классов –по своему вкладу в формирование единого целого».
Список использованной литературы
1Besanson A. Nationalism and Bolshevism in the USSR. – In: The Last Empire: Nationality and Soviet Future. – Stanford (Col.), 1986. – Pp. 1-13.
2Brown B. The Public Role in Perestroika in Central Asia. // Central Asian Survey. – Oxford, 1990. – Vol. 9. No. 1. – Pp. 87-96.
3Burg S. The Soviet Empire Cracks Up. // New Reporter – Washington, 1988. – Vol. 199. No. 9. – Pp. 10-14.
4Carrere d'Encausse E. La Gloire des Nations: Ou la Fin de l'Empire Sovietique. – Paris: Fayard, 1990. – 431 pр.
5Gleason G. National Self-Determination and Soviet Dénouement. // Nationalities Papers (Special Issue) – New York, Fall 1992. – Vol. XX. Nо. 2. – Pp. 1-5.
6Harris Ch.D. The New Russian Minorities: A Statistical Overview. // Post-Soviet Geography. – 1993. – No. XXXIV. – Pp. 1-27.
7Matuzzewski D.C. Empire, Nationalities, Borders: Soviet Assets and Liabilities. – In: Soviet Nationalities in Strategic Perspectives. – London, Sydney: Groom Helm, 1985. – Pp. 75-100.
8Roy O. The New Central Asia. The Creation of Nations. – New York: New York University Press, 2000. – 581 pp.
9Simon G. Das Nationale Bewußtsein der Nichtrussen in der Sowjet Union. // Bericht des BIOst. – Baden-Baden, 1986. – Nr. 47. – 83 s.
10 Абдиров М.Ж. История казачества Казахстана. – Алматы: Казахстан, 1994. – 160 с.
11 Алимжанов А. Народу нужен шанс // Комсомольская правда. – 1990. – 27 сентября.
12 Артемьев А. Проблемы экологического фронта // Казахстанская правда. 1989, 14 февраля.
13 Кто придет к власти завтра? // Казахстанская правда. – 1992. – 15 января.
14 Назарбаев Н.А. На пороге XXI века. – Алматы: Өнер, 1996. – 288 с.
15 Назарбаев Н.А. Послание Президенту РСФСР Б.Н.Ельцину. // Казахстанская правда. – 1991, 18 сентября.
16 Олкотт М.Б. Перспективы Центральной Азии. // Независимая газета. – 1993, 28 августа.
17 Раскрыть интеллектуальный потенциал партии // Правда. – 1989, 29 июня.
18 Сулейменов О. «Моя платформа и цель» // Горизонт – 1989, 25 февраля.
19Тулегулов А. Демократизация в действии // Казахстанская правда. 1988, 3 сентября.
20 Шоманов А.Ж., Макашев Е.С. Динамика развития межэтнической ситуации в Казахстане в реформенный период // Казахстан-Спектр. – 2002. – № 2. – С. 62-66.
Аннотация: Последняя четверть XX-го в. в Казахстане характеризуется как одна из ярких страниц в отечественной истории с точки зрения гражданского активизма. В статье представлен пунктирный абрис умонастроений того времени, а также действия политической элиты в критическое для страны время.
Теги: нонконформистское движение, неформальные организации, процессы демократизации, Н.А. Назарбаев, «Невада – Семипалатинск», русскоязычное население, этнический национализм, суверенитет.
Summary: The last quarter of the twentieth century is described in terms of most bright pages in Kazakhstan from the point of civil activism. The issue in the manner of pecked observes mindsets and behavior of political elite in that critical time.
Key words: informal movement, unofficial organizations, democratization processes, N.A. Nazarbaev, “Nevada-Semey”, Russian-speaking population, ethnic nationalism, sovereignty.
